Не стоит заглядывать под чужие маски. Потому что иногда ты можешь увидеть то, чего совсем не ждешь. Сломанную напрочь психику. Вдребезги искалеченную душу. И больные, страшно больные глаза. (с)

Я лежу на кровати. Глаза закрыты, одеяло давно отброшено в сторону, подушка пока еще на месте, вот только вряд-ли надолго. Я пытаюсь разобрать, какая череда событий привела меня к тому, что я потеряла Пита, потеряла Дистрикт-12, потеряла саму себя. Это дается мне с трудом. Не только из-за наркотиков, которые я принимаю, дабы притупить боль. Основная причина в нежелании. Апатии. Я до сих пор не уверенна в том, что хочу разбираться в произошедшем, хочу помогать мятежникам, хочу становиться сойкой-пересмешницей, надевая прекрасные костюмы Цинны и понимая, что его уже нет на свете. Источники Плутарха говорят, что мой гениальный стилист был убит во время допроса. Переворачиваясь на другой бок, я сжимаю зубы и искренне надеюсь, что неповторимый, чуткий, добрый Цинна перешел в лучший мир, получив таким образом вознаграждение. За все, сделанное здесь. А ведь такого было много.
Понимая, что в голове снова перепутались мысли, я использую метод для их восстановления, предложенный мне одним из врачей. Начинаю с простейших вещей, в которых я стопроцентно уверена, постепенно переходя к более сложным. Честно говоря, сейчас я сомневаюсь даже в том, что могу быть хоть в чем-то стопроцентно уверенна. Все, в чем я была уверенна до недавнего момента, стремительно рухнуло с прибытием Пита Мелларка в Дистрикт-13. Единственная, как мне казалось, непоколебимая вещь пропала, как будто ее и не было. Но попробовать то стоит?
Вдох. Меня зовут Китнисс Эвердин. Мне 17 лет. Мой дом - Дистрикт-12. Я участвовала в Голодных играх. И победила. Теперь Капитолий меня ненавидит. И в следствии этого у меня больше нет дома, нет Пита, нет сил. Теперь я живу в Дистрикте-13. Кстати, я согласилась стать сойкой-пересмешницей.
Сжимая зубы, я переворачиваюсь на другой бок, крепко стискивая веки и немного нахмуриваясь. Мне странно помнить все и при этом не чувствовать себя в порядке. Я не могу уловить момента, при котором мое самочувствие стало настолько зависеть от окружающих факторов. Когда в детстве я потеряла отца, то не впадала в подобное состояние, при этом умудряясь как-то кормить семью. Сейчас же я чувствую себя недоразвитой молекулой, которая впала в абиоз.
Раскрывая глаза, я начинаю водить пальцем по подушке. Жалко. Я жалка, наш президент жалок, и мое существование ныне тоже жалко. Когда я просыпаюсь по утрам, то думаю о том, станет ли отныне укол успокоительного единственным доступным мне способом, чтобы заснуть. Я рада, что в последнее время меня трогают не так сильно как раньше, потому что я ничего не хочу говорить. И делать. По сути, я образцовая пациентка - мою вялость принимают за сдержанность и повиновение указаниям врачей. Я больше не чувствую желания расплакаться. На самом деле мне удаётся удерживать только одну простую мысль: изображение лица Сноу, сопровождаемое шёпотом в моей голове. Я убью тебя.
Моя мама и Прим по очереди кормят меня, упрашивая проглотить кусочки мягкой пищи. Периодически меня навещают люди, чтобы сообщить последние новости о состоянии Пита. В его теле все же остается большое количество яда. Его лечат только незнакомые люди, выходцы из Тринадцатого, никого из дома или Капитолия к нему не допускают, чтобы не запустить какие-нибудь опасные воспоминания. Команда специалистов трудится долгими часами, вырабатывая стратегию его выздоровления.
Предполагается, что Гейл не должен меня навещать, так как прикован к кровати с каким-то ранением в плечо. Но на третью ночь, после того, как я приняла лекарства, и свет погасили на время сна, он бесшумно проскальзывает в мою палату. Он ничего не говорит, просто пробегает пальцами по синякам на моей шее, касаясь меня легко, как крылышки мотылька, и, запечатлев поцелуй между моих глаз, исчезает.
Я ненавижу. В первую очередь, я ненавижу себя. Моих сил едва хватает на то, чтобы ходить. Я по-прежнему снимаюсь в роликах, изредка посещаю места сражений, где группа снимает меня среди раненых, а то и мертвых людей. Я улыбаюсь, подбадриваю, встряхиваю, и начинаю тихо ненавидеть всех тех, кто нуждается в моей поддержке.
Меня не выписывают из больницы, и каждый раз после съемок я возвращаюсь сюда. Просто лежу и смотрю в потолок, иногда перекидываясь парой фраз с Джоанной Мэйсон, лежащей на соседней кровати. После того, как я выяснила, что именно делали с ней в Капитолии, меня чуть не вывернуло наизнанку, после чего морфий отдавать я начала более охотно, а лицо президента стало всплывать в воображении все чаще.
Шаги в коридоре заставляют меня приподнять голову с кровати и устремить взгляд к двери, но ко мне никто не заходит. Я даже успеваю расстроиться. Я злюсь на всех за то, что меня навещают исключительно тогда, когда я не хочу никого видеть. Зло фыркнув, я снова падаю на подушки и прикрываю глаза.
Дрема. Приятная, сладкая, долгожданная; она обволакивает меня теплым одеялом, и я невольно расслабляюсь, надеясь, что буду спать без сновидений. Но в комнату все-же кто-то заходит, и внутренний голос мрачно подтверждает тот факт, что все на самом деле случается именно тогда, когда мне оно сто лет как не нужно.
Я продолжаю лежать с прикрытыми глазами. Но когда этот кто-то опускается на мою кровать, умудряясь параллельно придавить ногу, я все-таки распахиваю их, вопросительно взирая на непрошеного гостя. Джоанна.
- Морфий уже заканчивается, - мрачно констатирую факт я, демонстративно переворачиваясь на другой бок и краем глаза глядя на то, как Мэйсон вкалывает себе в вену, судя по лицу, долгожданную для нее порцию лекарства.
И тут Джоанну начинает нести. Вслушиваясь в то, что она говорит, мне кажется, что крыша сейчас едет у нас обоих - у нее - потому что она говорит нечто подобное, и у меня - так как я почти готова согласиться на спасение новообретенного Аполлона из лап коварных жителей Дистрикта-13.
- Ты окончательно тронулась. - я чуть привстала на кровати, вглядываясь в глаза девушки и прикидывая, чем эта затея может встать правительству нашего Дистрикта. Осознавая, что в принципе, при должных усилиях, ему можно навредить, я сухо кивнула, поднимаясь с кровати и расправляя помявшуюся одежду. Согласна на все что угодно, лишь бы немного встряхнуться и насолить окружающим.
Наверное, я должна быть благодарна этому Дистрикту, но ничего кроме презрения он у меня не вызывает. Подпольно собирая силы, тренируя людей, изготовляя оружие, он пытался добиться власти, столько необходимой сейчас всем, в то время как мы умирали на Голодных играх, каждый год отдавая туда детей.
- Согласна на все что угодно, включая попытку самоубийства или покушения на жизнь Койн, - я улыбнулась. И пусть даже здесь есть определенные следящие устройства и меня сейчас слышали. Плевать. Хотите - стреляйте, хотите - отдайте Капитолию. Все равно в моей голове пусто, внутри черство, и снаружи я выгляжу отвратительно.
Спихнув Джоанну с кровати, я начала с повышенным усердием застилать постель, параллельно размышляя, стоит мне переодеваться и переплетать косу, или и так сойдет. Решила все-таки, что более чем сойдет, и прислонившись к косяку двери, в ожидании воззрилась на девушку, ставшую мне соседкой.
- Ну что. Веди. Сердце подскажет дорогу, - хмыкнула я, открывая дверь и выскальзывая в коридор.